Бремя молчания - Страница 21

— Калли, хочешь сделать маме приятное?

Конечно, ты закивала — ты была очень рада.

Папа велел тебе подойти к нему и посадил тебя на колени. Ты смотрела на него большими глазами, все ждала, что он скажет тебе, какой сюрприз он приготовил для мамы. Вид у папы был такой довольный, что я тоже подошел и спросил, не могу ли и я поучаствовать.

Отец улыбнулся:

— Ты молодчина, Бен, но кое-что для мамы может сделать только Калли. — Потом он посмотрел на тебя. — Калли, разве не замечательно будет, если ты скажешь маме, что ты ее любишь? Она очень обрадуется, и я тоже.

Твое личико сразу поникло. Ты поняла, что папа просит тебя сделать невозможное.

Отец сказал:

— Да ладно, Калли, у тебя получится! Заставь себя сказать: «Мама».

Ты затрясла головой и изо всех сил зажмурила глаза.

— Перестань упрямиться, Калли, и скажи: «Мама». — Он произнес слово по слогам, растягивая губы — так обращаются к малышам, когда учат их говорить.

Ты еще сильнее зажмурилась и сжала губы.

— У тебя все получится, Калли. Разве тебе не хочется порадовать маму? Ну-ка, повторяй за мной: «Ма-ма».

Ты не стала повторять и попыталась слезть с отцовских колен.

— Нет-нет, сиди. Повторяй за мной, Калли! А ну, говори сейчас же! — заорал он. Он развернул тебя к себе и принялся пальцами давить на щеки, пытаясь раскрыть тебе рот, чтобы ты заговорила.

— Перестань, — сказал я довольно тихо.

Но он все не унимался, хотя ты уже беззвучно плакала.

— Прекрати! — сказал я громче, и тогда отец повернулся ко мне.

— Убирайся отсюда, Бен! У нас с Калли урок. Мы учимся говорить. Продолжай, — обратился он к тебе.

— Перестань! — закричал я. — Оставь ее в покое! Она не может сказать ни слова, она не может говорить! Если бы она могла, она бы уже давно заговорила сама! Оставь ее в покое! — Я сам не ожидал от себя такой смелости. Ты перестала плакать, и вы с отцом оба уставились на меня с таким видом, словно на Землю прилетели марсиане.

— Не мешай нам, Бен. Иди к себе в комнату, — сказал отец тихо, но меня почему-то затрясло от страха.

— Нет. Оставь ее в покое, она не может говорить!

Отец вскочил с кресла, а тебя швырнул на пол — ты приземлилась на попку. Я закричал:

— Беги, Калли!

Но ты никуда не убежала. Сидела на полу и смотрела на нас.

— Слыханное ли дело? — тихо заговорил отец. — Девчонка — тупая дура, к тому же немая, а сын нахальничает и учит меня жить… Фантастика! Ничего, я придумал еще один способ, как заставить ее говорить. Вставай, Калли!

Ты быстро встала.

— Вот Бен думает, что он самый умный и знает ответы на все вопросы. Ему кажется, что ты не умеешь говорить. Ну а по-моему, все не так. Я ведь отлично помню, как ты говорила раньше. Ты болтала без умолку… Наверное, чтобы ты снова заговорила, тебя нужно подхлестнуть… — Неожиданно отец развернулся ко мне и со всей силы врезал по затылку — я чуть в обморок не брякнулся.

Ты зажмурилась, закрыла глаза руками, но отец с силой оторвал твои ладошки от лица, чтобы ты все видела. Потом он снова взялся за меня. Бил в солнечное сплетение, по спине…

Избивая меня, он то и дело косился на тебя и приговаривал:

— Калли, если ты заговоришь, я сразу перестану, — и наносил мне очередной удар. — Вели мне перестать, и я перестану. Давай же, Калли, неужели ты ничем не поможешь своему старшему братику?

Я понимал, как ты мучилась. Между ударами я видел, что ты пытаешься, силишься что-то сказать, но у тебя ничего не получается. Я знал, что ты обязательно заговорила бы, если бы могла. Наконец отец выдохся и отпустил нас, проворчав:

— Катитесь отсюда! Вы оба безнадежны.

Он снова плюхнулся в зеленое кресло и до самого маминого прихода смотрел телевизор. Маме я не сказал, что случилось, но весь следующий месяц носил рубашки с длинными рукавами. Я рассчитывал, что отец пробудет дома несколько дней, а потом вернется на свой нефтепровод. Ты убежала наверх, к себе в комнату, и несколько дней даже не смотрела на меня. Но я знал, что ты меня жалеешь. Следующие две недели я каждый день находил под своей подушкой карамельки.

Мартин

Фильда держится, хотя и с трудом. Побледнела, голос дрожит… Она старается не сорваться на крик. Пальцы поглаживают потертую обивку на подлокотнике кресла. Она очень внимательно слушает агента Фитцджералда, который сидит напротив на диване вместе с помощником шерифа Луисом, но, похоже, почти ничего не понимает.

— Что, простите? — спрашивает она сокрушенным тоном.

— В какое время вы видели Петру в последний раз? — повторяет агент Фитцджералд.

Агент Фитцджералд оказался совсем не таким, как я ожидал. Я думал, он будет гораздо старше. А ему на вид нет и сорока. Он очень маленького роста, с бульдожьей челюстью и изящными, почти женскими руками. Его внешность как-то не вселяет в меня уверенность, и я обижен на помощника шерифа Луиса, потому что он говорил, что агента Фитцджералда очень высоко ценят и на него можно положиться.

— Вчера вечером, — отвечает Фильда. — В половине девятого, кажется… Нет, в девять. Точно в девять, потому что она спустилась вниз и спросила, что значит одно слово в книжке, которую она читала.

— Что за слово? — ласково спрашивает Фитцджералд.

— Что за слово? Сейчас вспомню… Это было слово «несъедобный». Она хотела знать, что оно значит, и я ей объяснила, — говорит Фильда.

Я сижу рядом с ней и ерзаю от нетерпения.

— Какое это имеет отношение к пропаже Петры? Мы уже отвечали на те же самые вопросы помощнику шерифа Луису. Не понимаю, зачем снова все повторять. Надо искать девочек! Время-то уходит, — вежливо, но твердо говорю я ему.